Сущность Женщины

Всё в этом мире носит в себе свою сокровенную сущность и предназначение, оставаясь верным им. Камень, растение, зверь могут быть только тем, что они есть: они существуют только в том виде, какой им задан природой; они — дети «необходимости», ездоки с односторонним движением; и если мы вдруг захотим что-то в нем изменить, нам придётся приспосабливаться к этой «необходимости», поступать, исходя из неё и согласно ей. Но человек может быть и другим; он не просто управляемый, но ещё и управляющий; он созидатель своей собственной судьбы. Это — дитя «свободы», его движение по жизни идёт в разных направлениях. Он тоже несёт в себе свою сокровенную сущность и призван хранить ей верность. Кабы только он так поступал!.. Кабы знал, куда эта верность зовёт и что ему обещает... Как быстро попал бы он туда — в царство счастья и мудрости!

Для женщины ни счастья, ни мудрости нет, если она не хранит верность сокровенной сути своей. Тогда её дивная сущность не выказывает мудрость свою и сжимается от горя и несчастья. А сколько зла причинила гибельная женская сущность, мы видим из истории судов над ведьмами, мрака сектантства, деяний вероломных преступниц типа Валерии Мессалины и леди Макбет.

Если исследователь прислушивается к сокровенной сущности женщины, сначала его ухо улавливает едва различимый таинственный музыкальный шум и только со временем начинает различать отдельные голоса, которые вырисовываются как бы разбегающимися светящимися линиями, ведь сущность женщины неоднозначна: она многотональна, богата.

Прежде всего, женщина — это цветок, дитя и ангел.

Всякая женщина — это потенция, но не всякая — актуальность. Эти формы как бы дремлют в глубинах женской сущности и посылают свет изнутри. В жизни любой женщины бывают мгновенья, когда одна из этих форм просыпается, выступает на первый план и начинает выказывать себя; тогда женщина — настоящий цветок, или само дитя, или совершенный ангел; все дивится ей и с радостью внемлет. Бывают женщины, у которых проявляется или одна только форма, или обе сразу: одна остаётся цветком, другая несёт в себе дитя, а в третьей — и дитя, и ангел одновременно, а для цветка места нет... Беда начинается тогда, когда все три формы в женщине отмирают, так что она и не живёт в них, и не знает о них. Вот это действительно незадача: только плотью она ещё женщина, но и мужчиной ей стать не дано. Все остальное, что ещё делает её женщиной, что ещё можно и должно сделать, — вдохновительница любви, супруга, мать, хранительница очага, воспитательница, повелительница, спутница жизни, — даже при самых лучших намерениях остаётся ей не по силам, потому что эфирная плоть её женской сущности захирела и стала бесплодной.

Женщина (неважно, знает она об этом или нет; впрочем, большинство наверняка знает) — это прежде всего цветок. Её призвание — нежность и красота. Вот почему она требует бережливости и восхищения; и требует по праву. Нежно её восприятие; нежна её природная тайна, которую она в себе воплощает; нежна её фигура; нежен её взор. Даже самая крепкая женщина по сравнению с самым крепким мужчиной кажется и нежной, и хрупкой. Женщина, не желающая ничего знать о своей нежности, изменяет своей сущности и протестует против собственной природы. Нежность обязывает её быть красивой. Красивой может быть даже самая некрасивая из женщин. Потому что истинна не физическая, а душевная, духовная красота. Дух женщины, вселившийся в прекрасную душу, может сделать прелестной даже некрасивую на вид женщину: тогда внутренняя красота светится через незадавшуюся внешность, поёт и излучает счастье; тогда с радостью замечают красавицу в особо не примечательном лице.

Как цветок женщина призвана жить центростремительной жизнью и разворачивается изнутри. Она должна довериться дремлющей в себе энтелехии, самозабвенно, целиком, непроизвольно и расцвести на солнце универсума. Она призвана формироваться в тиши, в неколебимом покое обетования и ждать, в скромном смирении следовать послушанию и всем — даже в несчастье — дарить благовоние, утешение и радость.

В этом бытии цветка у женщины чего только нет; тут и любовь к другим цветам природы, и понимание их языка; тут и забота (форма) её одежды (опрокинутая чашечка цветка); тут и врождённый вкус к линии и цвету; тут и радость от собственной красоты; тут и аромат; тут и искусство красноречивого молчания и молчаливого ответа, и многое другое, что так восхищает нас.

И ни один цветок не гонит своё соцветие выше того, что положено ему. Ни один не хочет иметь больше того, что задано ему; ни один не пытается самоуправно исправить в себе свою природу или самовольно подчеркнуть свою красоту; нет в них ни тщеславия, ни властолюбия, ни зависти. Вот почему всякая жаждущая блеска, охочая до румян, тщеславная, деспотичная, завистливая женщина неверна цветку в себе и прегрешает тем самым против воли сокровенной сущности.

Любая женщина знает также о своём преимуществе быть ребёнком и ребёнком оставаться.

Женщина — это дитя, так как она живёт чувствами; сердца её добиться легко, ранить его — тоже. Она — дитя, потому что во многом наивна и некритична. Ей ни к чему все знать и все перепроверять; как ни к чему знать и о том, чего она не знает. Отсюда преимущество всегда задавать вопросы, требовать ответа и пояснений.

Она — дитя, потому что её отношение к миру непосредственно и созерцательно. Вчувствование — это её способ постижения вещей; интуиция — способ мышления; созерцание — состояние восприятия и познания. Вот почему она, как правило, знает меньше мужчины, но опыт созерцания её куда шире мужского.

Женщина — дитя, потому что её душевная ткань стремится к целостности и единству: она обладает искусством исцеления любого разрыва, преодоления любой трещинки и даже большой дифференцированности в своём по-детски нераздельном ощущении и поведении.

Вот почему женщина была издревле восприемницей и хранительницей веры: вера — ведь это способ переживания ею истины. Царство Божие всего ближе к детям и женщинам. Вот почему художники и поэты прежде всего обращаются к женщине: тот, в ком сердце поёт и созерцает, ищет понимания в поющем и созерцающем сердце. Результаты исследования у женщин выглядят во многом по-другому, чем у мужчин, ведь акт детского созерцания, который свойственен им, получает конкретную жизненно-полноценность и находит реальную обоснованность. Даже социальные проблемы женщина понимает по-своему: органично, дифференцированно, с любовью; скорее этически, нежели политически; чаще интуитивно, нежели абстрактно, по линии нивелировки...

Женщина может быть не только по-детски наивной, но и по-детски ребячливой, тогда она капризна, ненадёжна и ветрена, безответственна, неосмотрительна, порою коварна и жестока. Тогда преимущество дитяти ей во вред и во зло; и с ней, со всей её несносностью, придётся хлебнуть немало горя и заняться строгим перевоспитанием (см. у Шекспира)...

Если же женщина идёт по жизни как цветок инстинкта и дитя духа, то внутренняя сущность её до такой степени пропитывается природной невинностью и душевной чистотой, что её человеческий облик, её улыбка, её взгляд производят впечатление земного ангела; тогда ей только и остаётся, что внять зову ангела-покровителя.

Сказав «ангел», мы не слишком многое вложили в это слово, потому что ведём речь не об образе-совершенстве, а о добром наставителе к лучшему. Женщина призвана требовать от мужчины, которому она дарит свою любовь, лучшего в жизни и побуждать его к лучшему. Тогда всю силу своей любви она будет отдавать служению культуре и совершенству. Служение женщины в образе ангела не есть прерогатива времён рыцарства; о нем знали и прежде. Женщина ищет своего героя всегда и от своего возлюбленного требует превосходного. Об этом и легенды вещают, и сказки сказывают. Разве что самки тупые не знают об этом и знать не удосуживаются...

Чтобы следовать этому зову, женщина должна наращивать в себе и развёртывать силу цветка и способности ребёнка. Она должна следовать своей энтелехии, представляя последнюю как нечто крепко связывающее мужчину, чтобы потом его, связанного, освободить для творческой жизни. А для этого ей понадобится внутренне органическая гармония и глубокое сердечное созерцание. Она должна также безошибочно угадать энтелехию предстоящего к освобождению мужчины и указать ему верный путь. Тогда своим постоянным советом, увещеванием, предостережением и поддержкой она станет ему утешением и защитой, разбудит в нем творческое вдохновение, будет постоянно поддерживать в нем огонь и свет.

Образ ангела-хранителя в жизни легко исказить. Есть немало женщин, которым сковать человека легко, но освободить его для творческого труда не дано: одни не желают этого, потому что не хотят отпускать от себя влюблённого «пажа»; другие не способны на это, потому что не могут справиться со своими страстями. Есть и такие, которые неверно понимают энтелехию своих мужей; есть такие, которые свободу творца блокируют своей опекой; есть такие, которые не созданы для легкого вдохновенья, а потому своим бабьим властолюбием подавляют и губят в мужчине творческий потенциал — ведь дух предписаний не терпит...

Любая добрая женщина могла бы стать для своего возлюбленного ангелом-хранителем, как и любая достойная женщина. Она способна на это даже тогда, когда самой ей не очень-то в жизни везёт, достаточно вспомнить образ несчастной добромудрой Сони у Достоевского в «Преступлении и наказании». Но волей или притязанием здесь добьёшься немногого; для этого надо оставаться цветком инстинкта и дитём духа.

Три этих облика — цветок, дитя и ангел — и есть женщина; песнь в ней образуют мелодия и гармония «вечно женственного». Если живут эти три ипостаси в глубинах женской души, ей удаются всевозможные аспекты служения, заложенные в ней природой и Богом. Хиреет одна из этих ипостасей — вянет цветок; дитя вырождается в умного не по годам человека с плоским рассудком; «ангел-хранитель» поневоле попадает в тенет зла; все земные дела её терпят крах и приносят одни несчастья. Но если она прислушивается к цветку в себе, тогда образ действий её органично спокоен, как и подобает цветку; если прислушивается к дитяти в себе — её жизнь обретает ясность, чистоту и глубину — характер ребёнка; если прислушивается к голосу сокровенного ангела в себе — её поведение несёт на себе ангельский отпечаток, в ней появляется что-то провидческое, божественный свет излучают её глаза.

Первое предназначение женщины — быть живым источником любви.

Она и шествует по жизни как носительница любви. В любви её главная сила, обетование, смысл её бытия; она — её самый существенный орган, самый созидательный акт; и не столько в любви как проявлении чисто природного соития и деторождения, но в любви прежде всего как тончайшем колебании душевных, духовно возвышенных движений: женщина, излучающая духовную любовь, есть духовный клад своего народа.

Без любви нет ни брака, ни материнства, ни отцовства, ни семьи, ни сынов, ни дочерей, ни братьев, ни сестёр — все бессмысленно, все мертво. Кто хочет создать семью и узы без любви, тот стирает сущность её, лишает души тело, оскверняет святыню, и все, что бы он ни создал, будет зыбким и пошлым; а жизнь его будет сплошь обманом и самообманом.

Но центром семьи является женщина. Это она впитывает в себя любовь, чтобы выносить из неё новый образ любви; это она струит из себя потоки любви. Ребёнком она радует своих родителей, братьев и сестёр нежной проникновенностью к ним. Девицей излучает она из себя созревающую в ней, пробуждающуюся любовь, молча вопрошая («не ты ли мой суженый?»), тихо взывая («иди же, счастье ждёт»). Потом собираются в ней, концентрируются все лучи в полном объёме и интенсивности, чтобы, счастьем сияя, излиться на «него, единственного», и на «них, страстно желанных». И чудо неиссякаемого источника, неисчерпаемой полноты живёт в ней на протяжении всей человеческой истории.

Это её любовь зажигает семейный очаг и поддерживает в нем его чистый огонь. Это она хранит духовную ткань Отчизны со всем своеобразием её традиций и ткёт её дальше своим дочерям в наследство и поучение, своим сыновьям в качестве желанного образца. Конец стране, в которой целомудренная женская любовь иссякает, исчезает... Из груды пепла возродится тот народ, в котором женщина остаётся верной служению любви.

Второе её предназначение — быть кормилицей.

Так предопределено природой: младенец нуждается в молоке матери, и она получает его от Бога в дар. Это «умиротворение» голодного младенца составляет и в дальнейшем долг и привилегию матери, а потому далеко не случайно, что женщина выступает кормилицей семьи, «кухня» как центр домашнего очага — это прямая нагрузка для неё, но и творческая сфера. У каждого народа своя «кухня», которая определяется климатом, популяцией животных и растений, здоровыми потребностями народного организма; более того — любое национальное блюдо есть выражение национальных вкусов, соль национальных ценностей и культуры, концентрация иррациональной мудрости народа. Тут наследуются все его традиции: выбор, облагораживание, приготовление, сервировка — целая культура питания, здоровья и вкуса к жизни; целое искусство и природной мудрости. Женщине надлежит это искусство беречь и обогащать.

Она задаёт ритм жизни семье, приводит в порядок дом, организует ход домашних дел и в этом плане становится воистину повелительницей всего хозяйства. На хозяйстве тоже лежит отпечаток национальных традиций, именуемый всюду «воздухом» Родины.

Третье предназначение женщины — быть целительницей. Это в ней тоже от природы: хорошая мать инстинктивно чует, что надо её плачущему малышу, когда, где и как она должна ему помочь. И эта связь, проистекающая с момента зарождения таинственного тождества, побуждает женщину в дальнейшем переносить эту свою способность (материнский инстинкт) и на других людей. Развивается дар глубокого вчувствования, а точнее — художественный талант идентификаций. Когда мать инстинктивно безошибочно выхаживает своего больного ребёнка, её созерцающее сердце касается нередко самых что ни на есть глубин чужого страдания. Образованная женщина-врач, остающаяся в душе цветком, дитём и ангелом-хранителем и обладающая материнским инстинктом, может творить чудеса в плане диагноза, совета, ухода. Тогда в ней природа и дух празднуют свой творческий синтез.

Всем этим служение женщины не исчерпывается; мы лишь обозначили его. Сущностью женщины оно определяется и, следовательно, имеет свои пределы. Она не вездесуща; не ко всякой профессии пригодна, не ко всякому месту, не ко всякой должности. Она всегда ко двору там, где может, где имеет право и где должна оставаться женщиной. Это означает, что технически и механически она способна на гораздо большее, нежели может органически и духовно. Все, что искажает в ней сущность цветка, ребёнка, ангела-хранителя; все, что отнимает у неё дар быть источником любви и материнства, — ложно. Все, что нивелирует её, делает бездушной, неженственной, циничной; все жёсткое, сухое, индифферентное; все беспочвенное, лишённое традиций, рассудочное, механистичное — противно её природе и для народного духа опасно и вредно. Женщина — не всеобщий любимчик, не рабыня, не кокетка, не создание для услады; не половая тряпка, не пылесос. Она по рождению равная с мужчиной, но не одинаковая с ним в плане своеобразия; она достойна его, но как личность не обладает его могуществом. Она может расцветать и в одиночестве, но от этого не становится мужеподобной; может оставаться вполне самостоятельной, будучи спутницей мужчины; но сделаться госпожой она может, только став супругой. Все, что обезличивает, унижает, обесценивает женщину — от гарема до проституции, от бесплодного, замкнувшегося в своём сектантстве существа до коллективного брака — подрывает её здоровые устои, делает безвоздушной её небесную сферу.

Все сверхпрозаичное, все сверхтрезвое, все грубое и жёсткое, ставшее жизненной установкой женщины, вредит ей, постепенно лишая её вечно-женственного. Женщина — не солдат, не матрос, не полицейский, не биржевой маклер, не палач. Не для политики она рождена, не для трона, не для митингов толпы: ей предстоят более изящные дела; ей надобно прислушиваться к более вещим голосам, созерцать более благородные сферы. И хотя она способна к этому, будет куда лучше, если она будет больше внимать не внешним обстоятельствам, а своим внутренним наклонностям как женщины. Она все может, но это ей ни к чему. Ей хочется «равноправия». Но упаси Боже страну от тех женщин, которые, завоевав равноправие, впадают в пьянство, становятся палачами, содержат публичные дома. Женщина обладает от природы неотъемлемыми привилегиями. Она может то, чего мужчина не может, а потому ей не следует претендовать на мужскую роль. Каждый делает по возможности лучшее, на что он способен, в своей ипостаси, поэтому лозунг «всем разрешается делать все, на что они способны», противен природе и диктуется завистью.

Все в мире призвано хранить верность своей собственной первородной сущности. А потому и женщина должна иметь смелость во всем быть и во всем оставаться женщиной. Во все, что она делает, ей следует привносить вечно-женственное и отвергать то, что противоречит ему. Ей ни к чему уподобляться мужчине, усваивая его повадки. Наоборот, у неё должен быть свой задор, она должна сказать миру своё слово. Любви не хватает миру, а женщина — ведь истинный её кладезь. Верности природе недостаёт сегодня людям, а ведь цветок вечно-женственного создан именно для верности. Сегодняшнее человечество стерильно, потому что утратило интуицию, а потому призвание женщины — воочию показать всю действенность силы созерцания, присущего вечно-женственному: в религии, искусстве, исследованиях, медицине, соблюдении порядка. Как никогда прежде, нуждается сегодня мужская половина в услугах ангела-хранителя, чтобы снова обрести истинный путь в духовной культуре и пойти по нему; и женщина возьмёт на себя эту услугу и вынесет её бремя... И чем независимее и увереннее, тем лучше.

«Книга надежд и утешений»

Иван Ильин

Всеукраинский журнал «Мгарскій колоколъ»
№ 104, сентябрь 2011